Степ со смертью

[KazutakaMuraki]

Пустота… Каин бесцветно вздохнул.
На него из зеркала смотрел самоуверенный, утончённый, по-своему красивый смуглый молодой человек. С лёгкой небритостью на щеках и красными глазами. С алыми неживыми зрачками, за которыми прячется пустота.
«Что же ты, Каин? - спросил он сам себя, намыливая шею и щеки и беря в руку опасную бритву. – Решил взгрустнуть перед боем?» - ухмыльнулся он сам себе. Губы расплылись в красивую плотную линию с немного загнутыми краями. Да… Многие девушки отдавали всё за эту улыбку. Сердцеед? Пожалуй.
И поймал себя на мысли, что если думает о себе будто со стороны, то думает о Каине, а не о Тубалкейне Альхамбре. Впрочем, ему всё равно. Полное имя – слишком длинно и муторно, детское прозвище, Кейни, – слишком инфантильно. Его мать, когда нарекала, точно хотела посмеяться над сыном. Говорят, вся его семья была горазда на чудные имена. А что вы ещё хотели от сицилианцев, живущих в латинском квартале Рио? Ему говорили, что это имя многое значит, но Каину было не до этого, а теперь он уже не мог вспомнить что – слишком давно всё было. Хотя, если говорить это имя с правильным ударением и расстановкой, звучит очень представительно и неплохо. Даже пафосно… Нет, пафос он не любил. Лучше – Каин, так легко, ненавязчиво и опасно, таинственно.
Каин подмигнул себе в зеркале и соскрёб часть щетины и мыла с лица. Он так и не оставил привычки бриться опасным прибором – это же так захватывающе, это так восхищает окружающих, это рискованно, в конце концов! Он всё ещё мальчишка.
И всё ещё не до конца честен даже с собой. Каин, внутри тебя всегда жило два обманщика… Один – разочаровавшийся во всём, но не теряющий надежды на перемену мальчишка, второй – практичный и холодный циник.

- Что у тебя в душе, Каин?
- Ничего.
- Любил ли ты, хоть раз?
- Нет.
- А семья?
- Я привык жить без семьи. Они отвергли меня, когда я стал тем, кто я есть сейчас. Да и всю жизнь до этого отвергали. Они любили меня, но не научили любить их. У меня нет семьи.
- Правда?
- Да. Я смотрю туда, где должна быть радость детства и уют родного дома, а вижу лишь серое безжизненное марево, в котором мелькает злое лицо отца, строгие чёрные брови матери и толпа сестричек, занятых лишь собой. До младшего брата им не было дела.
- А друзья?
- А что друзья? Они приходят и уходят, требуют твоего внимания и помощи, крадут частицу твоей души, а потом предают…
- Ты бессердечен!
- Пожалуй. Но не я же в этом виноват в том, что я такой.
- Не ты? А кто?
- Ты же знаешь, чёрт возьми, мы же с тобой одно целое. Так было с самого начала.
- Ты не умеешь жить. Разве так бывает с самого начала?
- А ты хочешь сказать нет? Ответь на свой вопрос сам – ответ ведь один и тот же.
- То есть, младенец, ещё не осознающий мир, уже может быть абсолютно безразличен к жизни?
- Не лезь в философию, это не твоя сильная сторона. Это безразличие с нами с самого начала – и всё тут.
- Здесь ты прав. Но сколько было на твоём пути восторгов и бед? Неужели ни одно из этих впечатлений не в состоянии было научить тебя чувствовать? Заставить научиться жить?
- Как видишь.
- Так зачем ты существуешь вообще?
- Я – пустой сосуд, несущий отпечаток своего времени. Смотри, я – денди, самовлюблённый, красивый, бессердечный, бесчувственный, всемогущий, нагловатый, болтливый франт. Я должен выглядеть человеком, знающим жизнь, любящим её, купающимся в её выгодах.
- Лицемер!
- Хочешь сказать, я так не выгляжу? Ну и что, что внутри я расчётлив, как сто евреев, а в душе – как в высохшем колодце… Я – образ. Можно сказать, фотография в альбоме, подписанная «50-е годы XXого столетия».
- И какого это – быть всего лишь символом, а не человеком?
- А так же, как и всё остальное – всё равно. Я делаю то, что от меня ждут, что должен сделать по канону. Детская мечта сбылась, а взрослой не оказалось. И пришла пустота. Я даже с Майором связался только потому, что молодым щеголеватым людям моего времени пристало впутываться в опасные истории с мафией, наркоторговцами и полицией и с достоинством и благородством из них выходить.
- Играл, что ли?
- Да.
- И как? Игра стоила свеч?
- Не знаю: я потерял «семью», «друзей» и прочие «прелести» смертной жизни и обрёл бессмертие. Но для меня эти две вещи абсолютно равны. Ты же знаешь, я просто подбросил монетку и загадал на орла. Если орёл – то ложусь под нож Дока, если решка – отказываюсь.
- Но…
- Да, я знал, что отказ равносилен самоубийству. Для меня было всё равно: жить или умереть. Тогда мне было важно, что это взволновало мою спокойную кровь, заинтересовало. Но, к твоему ужасу, не заставило полюбить жизнь. За безразличием я не почувствовал той грани между жизнью и смертью, мне не стало страшно, хоть на миг, я просто бросил монетку. Мне был интересен исход эксперимента и только.
- А здесь? Тебе больше нравится в «Миллениуме»?
- Мне всё равно, что рассказывать пошловатый анекдот в прокуренном будуаре под звуки джаза, что слушать высокопарные речи Майора о войне.
- Так зачем ты связался с ними?
- Да так монетка упала. А после операции не ушёл, потому что тогда в последний раз мелькнула перед глазами твоя хвалёная надежда – среди солдат «Последнего Батальона» должны быть такие же, как я – бесчувственные безжизненные сосуды…
- Их нет.
- А вот это уже нечестно. Ты знал и не сказал, а обнадёжил.
- А вдруг бы что-то и вышло.
- Теперь уже всё равно, что выйдет. Мне всё равно. Да и тебе тоже.
- За всех не говори.
- Пошли, что ли. От нас ждут ироничных и грубых высказываний, чеканной походки, сражающего взгляда карих глаз из-под шляпы, метких бросков карт и поимки Алукарда.
- Как у тебя всё просто.
- Да мне всё равно: просто или нет. Майор получит то, что хочет. Как всегда. А я и дальше буду идти за твоей глупой надеждой.

Ну! Разболтались, осадил свои мысли Каин. Последний взгляд на себя в зеркало: одетый с иголочки статный мужчина. Пусть и по гангстерской моде 50х – в Рио это только приветствовалось. Сейчас была мода на прошлое, так отчего же не потакать своим привычкам?
Светлый беж выгодно оттеняет смуглость кожи, карие глаза заметно отдаю краснотой. У многих бойцов «Миллениума» глаза были абсолютно красными. Красный перебивал практически любой цвет, но с его тёмно-карим он слился. Блеснув белозубой улыбкой из-под шляпы, Каин взял с тумбочки несколько колод карт и вышел.

Перед отелем собралась толпа, еле сдерживаемая полицейским кордоном. Да и правда, было на что посмотреть – высоко над головами людей «парило» несколько трупов, а фасад напоминал работу художника импрессиониста, у которого осталась только красная краска и белый холст. Каин скомандовал небольшому отряду военных, они расчистили ему дорогу через толпу, строй солдат четко расступился.
- А теперь - выходи! – низкий, твёрдый, повелительный голос послышался со стороны главного входа. Каин улыбнулся, не поднимая глаз из-под шляпы, – он и так уже пришёл.
На секунду мазнул взглядом по фигуре вампира и окружающей обстановке. Да, почётный караул в виде шести трупов на кольях впечатлял. У этого Алукарда есть вкус, да ещё какой. Высоченный дылда, с развевающимся кошмаром на голове, стильно одетый, с двумя огромными пистолетами в руках, которые казались бы смешным, если б от них не веяло кровью… И глаза… Красные, алчущие крови и насилия глаза. Денди галантно поклонился – это должно было выглядеть издёвкой, а вышло словно вызов, приглашение на дуэль. Но ему было всё равно. А теперь слова… Что-нибудь ехидное:
- Боже, Боже, какие прекрасные манеры! Чего и следовало ожидать от прославленного Алукарда, - и тишина в ответ. Каину стало неуютно. И в то же время он немного обрадовался – его волнует хоть что-то. – Моё имя Тубалкейн Альхамбра. Друзья зовут меня Денди, - и достал пикового туза из колоды. Картинно покрутил им перед взглядом противника. Алукард ухмыльнулся.
- Значит, ты отвечаешь за этих придурков? – он указал на окровавленные трупы. С них капала кровь, его руки были в крови, на лице виднелось пара капель. Он уже одурел от крови. Но её запах разжигал и задор Каина. Восхитительный сладковатый и в то же время металлический запах. Что ж…
- Ах! Бедняжки! – оставалось только развести руками и недоумённо пожать плечами, но Каин удержался. – У них был глупый командир. Вот почему так получилось. Они все этого хотели, знаешь ли. Вечной жизни, - ему показалось или вампир сочувственно кивнул. – Им за неё пришлось умереть, - Каин торжествующе и презрительно улыбнулся.
- Для таких придурков нет спасения, - Алукард явно говорил не о пушечном мясе на кольях. – В этом мире вечности не существует, - громко отчеканил вампир.
Каин, наконец, соизволил поднять взгляд из-под шляпы. Его ждали кроваво-красные глаза. И знание. Каину показалось, что он проваливается в абсолютно чёрный колодец, стенки которого моргают тысячами бешеных, алых, голодных глаз… Алукард знал о нём всё. «Для тебя не существует вечности, - ухмыльнулся вампир. – Ты никогда не жил. Не переживай, скоро я освобожу твоё тело от бренного существования!» А ещё в этом взгляде был бешенный мелодичный страшный непрекращающийся смех. Алукард смеялся над ним, над миром, над войной, над болью, над Майором, наконец. Он смеялся, потому что ему стало весело, радовался тому, что его покинула скука.
Каин понял, что Алукард живёт в таком же безразличии, как и он. Но древний вампир знал, как бороться с этой пустотой, как это вылечить. Его лекарство было в крови других, в смерти, в насилии, в войне. Он был так похож на Майора. Он был чудовищем, монстром, пожирателем чужых душ. И он смеялся, ему было хорошо, он радовался.
А Каину стало страшно. Впервые в потоке безразличия мелькнул панический ужас.
А вместе с ним пришла радость. Он боялся умереть, боялся Алукарда, но был рад этим чувствам.
А потом подкатил смех: Тубалкейн Альхамбра знал, что теперь у него только одна дорога и один провожатый – смерть. Ирония… Злой фарс – просуществовать более полувека и прожить всего несколько минут. Смешно. И он тоже беззвучно засмеялся. Над собой, над миром, над Алукардом, над смертью, над болью, над Майором, наконец.
У него не осталось пути назад, не осталось времени пожить.
Остались только пафосные слова бездушного актёра и право на красивую смерть в лапах этого чудовища, которое открыло ему глаза. Что ж…
С ним осталась его пустая роль и выученные слова, подкреплённые меткими бросками карт. И неслышный смех Майора за спиной. Смех во славу войны, боли, насилия, безжизненной куклы Каина, Алукарда, наконец.
С ним осталось всего несколько минут. Так отчего не прожить их, играючи? Почему бы ни станцевать стэп со смертью?
Пара лёгких шагов, стук каблуков.
И полет тысячи карт из рукавов.
Пара пуль из ствола вампира-нахала…
Стэп со смертью, несомой колючим оскалом.


Автор:Хельга. Взято тут